Мы, как люди, более относящиеся по складу ума к западной цивилизации и культуре, привыкли все, находящееся вокруг нас, а также внутри нас, анализировать. Не обойтись без определенного анализа и при изучении ментальных особенностей средневековых японских самураев. Само собой, что при этом нужно отчетливо осознавать то, что во многом, изучая данную культурную парадигму, мы делаем проекции со стороны своей собственной культуры. Сама методология данного исследования напрямую свидетельствует об этом; и, тем не менее, доля некоторой объективности вполне возможна. Изучив множество источников по истории и теории японской культуры, можно выделить следующие характерные черты и особенности средневековых японских воителей, оказавших влияние и на других представителей своего социума:

1) Синтетичность мышления, мировосприятия. С этим связаны стремление к гармонии, восприятие души и тела как неразрывного единства. Эта особенность затрагивает и взаимное дополнение боевых искусств и каллиграфии, техник тела и чайной церемонии, войны и мира, любви и ненависти, жестокости и сострадания и т.д. Данную особенность замечательно иллюстрирует всем известный символ «Инь-Ян», почерпнутый из китайского даосизма. Он свидетельствует именно о стремлении к гармонии между, казалось бы, разнородными, но, вместе с тем, имеющими некие общие элементы, началами. Средневековые самураи (или – более любимый ими самими термин – буси) стремились к гармонии на всех уровнях жизни, включая и взаимоотношения мужчины и женщины в семье. Несмотря на традиционные патриархальные установки, ценность женщины никогда не подвергалась сомнению; ее значимость для семьи была, по существу, не меньше значимости воина, стоявшего во главе «ячейки общества». О благородном, высоком отношении к жене повествует, например, Дайдодзи Юдзан Шигесуке – один из тех немногих людей, которые предпринимали попытки систематизировать разрозненные моральные нормы в некий кодекс, как упорядоченное единство элементов, причем единство, опять же, гармоничное.

2) Максимализм. Установки «всё или ничего», «со щитом или на щите». Отсюда проистекает, например, ритуал вспарывания живота в момент поражения, с целью избежать позора и не сдаваться в плен. Здесь же берет свои истоки и принцип воинов, впоследствии четко запечатленный в контактном каратэ: «Иккэн хиссацу» – наповал одним ударом, или до наступления смерти. Если воин поднимает меч, то обратной дороги уже нет. Соответственно, необходимо четкое осознание того, что делаешь, а также осознание всех последствий своего поступка. Кроме того, когда буси (воин) задавался целью овладения боевыми искусствами (мастерство меча, стрельба из лука, искусство рукопашной борьбы и т.д.), то он стремился стать не просто хорошим воином, квалифицированным мастером, но мастером совершенным, слиться со своим делом настолько, что его личность и, например, такое основное орудие, как катана (двуручный клинок), начинали являть собой единое целое.

3) Способность к самоотречению. Этому способствовали основные моменты буддийского учения о реинкарнациях. Чем более достойно уходил из жизни самурай (а наиболее желаемым для них вариантом было погибнуть в бою, в расцвете сил, мастерства и мужества, а не в старости и немощности), тем более достойное перерождение его ждало в следующей жизни. К тому же, помимо выработки бесстрашия перед лицом смерти под влиянием религиозных элементов, был и другой момент: воин не ощущал себя воином до тех пор, пока не приложил максимум усилий для достижения своей цели, пока не реализовал свою воинскую сущность. Такому ходу событий способствовал и упомянутый выше самурайский максимализм. Жить «вполнакала», «спустя рукава», с точки зрения средневековых японских воинов и их более поздних преемников, – это не жить, а существовать.