Ёсивара - один из известнейших «веселых кварталов» средневекового Эдо. Во времена Токугавы правительство санкционировало проституцию, которая не вызывала осуждения в обществе, и начало выдавать лицензии на устройство и содержание соответствующих заведений, как и на любой другой вид деятельности. Оно лишь преследовало разного рода нарушения, связанные с ними, которые могли угрожать общественному порядку. Крупнейшими «веселыми кварталами» были Ёсивара в Эдо-Токио, Симабара в Киото, Симмати в Осака, названия которых хорошо известны по произведениям классической японской литературы. Возникновение Ёсивары связывают с именем предприимчивого дельца Сёгу Дзингэмори, который в 1612 г. обратился к первому сёгуну из династии Токугава — Иэясу — с прошением позволить ему построить в столице специальный квартал для развлечений. Он достаточно убедительно обосновал свое прошение, подчеркнув, как это будет удобно для общества, для его морального климата, если все публичные дома будут собраны в одном месте и вся проституция будет поставлена под контроль в специальном квартале. Разрешение было получено, и в 1626 г. квартал Ёсивара распахнул свои двери в прямом и переносном смысле, ибо он был отделен от города глухими стенами и рвом. Ворота были всего одни — в целях контроля за порядком, за посетителями и обитателями квартала. Вначале название Ёсивара в переводе означало «тростниковая равнина», затем для первой морфемы, «ёси», был подобран другой иероглиф с тем же прочтением, и название стало выглядеть как «равнина радости». Через сорок четыре года земля потребовалась городским властям под застройку официальными зданиями, и весь квартал переехал на новое, более отдаленное место — в Нихондзуцуми. Здесь он функционировал уже круглые сутки, в отличие от прежнего, открытого только днем. Пожары не раз уничтожали дотла бумажно-деревянное гнездо развлечений. Самым страшным был пожар 2 марта 1657 г. Он оставил без крова пятую часть жителей столицы. Исчез и квартал Ёсивара, но уже в сентябре был отстроен заново. Именно эта «равнина радости» и получила свое красочное отображение в работах мастеров укиё-э. Территория в 15,2 гектара была в полтора раза больше прежней. Квартал состоял из пяти улиц, вдоль которых выстроились дома свиданий, чайные домики, рестораны, жилые дома для разного рода «обслуживающего персонала». В этом мире развлечений все было строго регламентировано: какие и как строить дома, как одеваться куртизанкам и гейшам различных рангов, как принимать гостей и общаться с ними, какие церемонии и праздники проводить. Красавицы куртизанки были излюбленными моделями художников и героинями писателей и драматургов. Имена некоторых из них передавались из поколения в поколение. По популярности с ними могли соперничать лишь великие актеры традиционного театра Кабуки.
В 1920–х годах некий Т. Фудзимото издал на английском языке путеводитель по ночной жизни Ёсивара.
Зайдя в ворота, вы попадаете на широкую улицу, по обеим сторонам которой правильными рядами выстроились двухэтажные строения. Улица называется Нака–но тё («Срединная»), а домики с обеих сторон — Хикитэ–тяя (путеводными домами для посетителей). Нежные звуки сямисэн и барабанов доносятся из некоторых помещений на втором этаже. Вы идете по одной стороне улицы и видите много домов, чей фасад представляет собой большую комнату, со стороны улицы загороженную деревянной решеткой; ее можно назвать «витриной». В комнате девушки, одетые в красное и пурпурное, сидят в ряд, демонстрируя свои раскрашенные лица зрителям, заглядывающим за деревянную решетку, и бесстыдно покуривая свои блинные бамбуковые трубки. Двое молодых людей, похожих на студентов, подходят к заведению с «витриной». К ним из комнаты выходит девушка, называет одного из них по имени, и те приближаются к решетке. Две девушки, явно находящиеся с молодыми людьми в романтических отношениях, подходят к решетке и приглашают их зайти в дом. Юноши выкуривают трубки, поднесенные им возлюбленными, и, наконец, принимают предложение. Они подходят ко входу и исчезают; одновременно из комнаты выходят две другие девушки, чтобы встретить их спутников.
Вы следуете далее и попадаете на другую улицу, Кё–мати. Это здесь — самая процветающая и шумная улица; красивые девушки собраны в домах второго ранга. Вы видите, как в переполненных ресторанах мальчики носят коробки с блюдами, а служанки спешат с бутылками сакэ. Так, заглядывая в лавки и обсуждая девушек вы доходите кругом до другого конца Нака–но тё. Весенние и летние ночи — периоды наибольшей активности в Ёсивара за весь год. Весной несколько сотен вишен сажаются на улице Нака–но тё, и все ветви освещаются тысячами маленьких электрических лампочек. У подножий деревьев зажигаются бумажные фонарики, каждый из которых установлен на ножке около метра в длину, что образует правильную линию, похожую на штакетник, окружающую вишневые деревья. Когда ночной ветер сдувает лепестки, чудесен вид, когда они, подобно белоснежным снежинкам падают на фонари. К началу вечера мужчины и женщины, возвращающиеся с пикника в Уэно или Мукодзима (два места, знаменитых вишневыми деревьями), заглядывают сюда, чтобы полюбоваться ночными лепестками вишни в Ёсивара. Жены и молодые девушки в особенности любят посещать Ёсивара в это время, так как для них это наилучшая возможность подробно рассмотреть «веселые дома» и женщин легкого поведения, поскольку они могут ходить по улицам публичных домов вместе со своими мужьями.
Даже в 1920 году Ёсивара все еще оставалась Ёсивара, с улицами, фонарями, цветущими деревьями точно такими же, как они изображены в старых манускриптах, на гравюрах XVIII и XIX веков и в нетвердом англоязычном описании путеводителей XX века.
Японский стриптиз тёнкина
Многие ночи удовольствий представляли собой групповые усилия, когда кто-либо приглашал «нескольких своих почтенных друзей насладиться с ним удовольствиями в обществе некоторых из лучших девушек». Такие встречи (в эротических кругах на Западе называемые «каруселями») представляли собой, если верить гравюрам, что-то вроде организованных футбольных матчей, на которых различные предваряющие ласки, занятие позиций для совокупления, оральные и прочие стимуляции происходили одновременно. То, что на этих картинах иногда представляется сюрреалистичным ― это спокойные лица участников, похожие на те, что бывают у игроков в покер, их серьезность, как будто они участвуют в каком-то древнем ритуальном балете. Поездки на лодках ― «Летние сумерки на реке Сумида» ― представляли собой популярные оргии на воде. И вновь ― безо всякого выражения на лицах.
Utagawa KUNISADA (1786 - 1865) or school - Figure studies of couples
В действительности гравюра вводит нас в заблуждение. В одном эротическом тексте сказано: «Производится много шума; сакэ вызывает у гостей радость и счастливое сумасшествие. Лучше удерживать их в порядке забавными высказываниями, или острыми, смешными историями». Иногда это не удавалось, и на утро являлись счета за поломанное и разбитое, за ущерб циновкам и ширмам, подбитые глаза и выбитые зубы. Количество выпитого сакэ обычно завышалось в счетах, подносимых истощенным, мало что понимавшим гостям. Немногие из художников укиё–э живописал эту обратную сторону удовольствия.
Книга с картинками и текстом неизвестного автора XVIII в. с близкого расстояния показывает нам низкосортный публичный дом в описании танца тёнкина, на несколько столетий опередившего современный бурлескный стриптиз:
Кто танцует тёнкина? Низкосортные девки и гейши. Они рассуждают, как и все публичные женщины ― высокого ли, низкого ли ранга: сделать вас счастливым, чтобы получить вознаграждение. Вечеринка была организована во второразрядном чайном домике женщиной, звавшейся О–Кома («госпожа Лошадка»). Это был обычный чайных домик с кланяющимися служанками, ритуалом снятия обуви, чистыми комнатами и раздвижными окнами, запахом пудры для тела, частной женской жизни и видом сырого садика за окнами.
Десять гостей были с поклонами препровождены в комнату и усажены за низким столом. Появилась еда, разлили чай, откупорили белые сосуды с сакэ. Гости предлагали тосты и громко разговаривали. В комнате было жарко, но никто не открывал окон. За занавесом застучал барабан; гости принялись ритмично выкрикивать: «Тёнкина, тёнкина, хай!» Занавес распахнулся ― за ним находилась госпожа Лошадка, стучащая в небольшой барабан. Одна из девушек пощипывала струны сямисэна. Музыка была пронзительная и пронизанная чувственностью.
Появились десять девушек, почти вкатившись в комнату своей семенящей походкой. Они были полностью облачены в церемониальные одежды, а их лица и шеи фарфорово отблескивали пудрой ― спутником их профессии. Некоторым из гостей они вообще не показались женщинами; несопротивлявшаяся служанка игриво взвизгнула, когда один из гостей схватил ее.
Танцующие девушки двигались медленными, покачивающимися движениями, в которых, казалось, было больше усилий, чем страсти. Внезапно музыка прекратилась. Все девушки замерли, и лишь одна, замешкавшись, сделала небольшое движение. Все засмеялись; гости закричали. Несумевшая вовремя остановиться девушка принялась развязывать пояс. Без малейшего выражения на лице она бросила его на пол. Музыка возобновилась; все ждали; она прекратилась вновь. Теперь другая замешкавшаяся сняла пояс. Одна из девушек лишилась кимоно, затем нижней накидки и стояла полуголой, глядя на мужчин. Комнату заполнило возбужденное дыхание, запах от пролитого сакэ и разгоряченных танцующих тел. Кто–то немного приоткрыл раздвижное окно. Низкорослая девушка стягивала с себя нижние штаны, демонстрируя бедра, розовую плоть…
Танцовщицы уже не выглядели одинаковыми. Их тела, не покрытые пудрой, были желтыми и коричневыми, в родинках и со странно подбритыми лобковыми волосами. Между их грудей струился пот. Некоторые их них были еще молодые ― лет десяти–двенадцати ― и имели маленькие, твердые груди. Другие были постарше, и их груди непристойно болтались. Игра продолжалась; гости хлопали друг друга через стол, били чашки из–под сакэ и кричали, подобно животным в гоне, обнажая зубы. Они отгребали падающие на глаза волосы жирными пальцами и издавали храпящие звуки.
Самая высокая девушка теперь была совершенно нагая. У нее были красивые ноги и тонкие руки; дышала она несколько с трудом. Девушка ростом поменьше становилась все возбужденнее, цепляясь за последний прикрывавший ее предмет одежды, но вскоре и он упал на пол. Женщины более не выглядели как куклы: кто–то был спокоен, кто–то забавлялся. Одну, казалось, опьянила музыка: она делала странные жесты и прыгала туда–сюда, широко раздвинув ноги, с большими бедрами и хлопающими по туловищу грудями, все ближе и ближе приближаясь к гостям.
Их жесты больше нельзя было назвать ни танцем, ни даже игрой; это было сумасшествие ― соблазнительное, сексуальное, и все же грациозное. Гости пошатываясь вскакивали на ноги, присоединялись к танцующим, начинали освобождаться от своих мечей, сбрасывая с себя одежду. Широкогрудые, коротконогие, с мощными руками; лица ярко–красные, они терзали вскрикивавших возбужденных девушек. Барабан продолжал стучать не переставая. Некоторые лампы погасли. Один из гостей попытался уйти, но две маленькие служанки повисли у него на руках: Ия, ия! («Нет, нельзя!»), и сакэ выплескивалось из их маленьких опьяневших ротиков. Они перешагивали через пары, катавшиеся по циновкам в бесстыдном самозабвении. Оргия продолжалась при пьяных, протяжных криках.
Жизнь на привязи
Koryusai. Pheasant in the Evening Rain -from Eight Pictures of Birds 1772-1781, woodblock print
При всех модах и цветистости, традициях, грациозности и манерах, у Ёсивара была своя мрачная сторона. Женщины в большинстве своем были рабынями и заключенными. На гравюрах мы видим однообразие и скуку их повседневной жизни: они гладят кошек, возятся друг с другом, глядят из–за решеток на луну. Все они пребывали в плену меланхолии. Общими для Ёсивара были возбудимость, истерия и невроз. Любая проститутка и гейша, сколь низко она ни стояла на социальной лестнице, в то или иное время держала сверчка в клетке, птицу, или собаку. Великие куртизанки и знаменитые гейши обычно имели по несколько японских спаниелей. Пленницы Ёсивара ― обычно бездетные ― были горячо привязаны к своим питомцам. Как писал один автор, специалист по японским спаниелям, «одинокие женщины часто обучали своих любимцев "остроумным играм".
