Чудно свела судьба, на вечную дружбу, этих двух молодых людей, так мало сходных между собой, благословив их на удивительные приключения и отважные подвиги. "Они сошлись. Волна и камень, Стихи и проза, лед и пламень Не столь различны меж собой. " (А.С. Пушкин). Николай Александрович Хвостов родился 28 июля (ст. ст.) 1776 года в семье статского советника Александра Ивановича Хвостова и Катерины Алексеевны Хвостовой, урожденной Шелтинг. В семилетнем возрасте Колю определили на службу в Морской кадетский корпус. Уже на четырнадцатом году он — гардемарин, участвует в двух морских сражениях против шведов, получил за это золотую медаль. В 1791 году произведен в офицеры, плавал на Балтике, трижды на кораблях русской эскадры побывал в Англии. Особенно запомнилось третье плавание. Молодой лейтенант пережил «страшное и бедственное приключение». Корабль «Ретвизан» сел на мель и едва не погиб. Одно слегка утешало: на мели оказался и английский корабль «Амалия». Русские моряки действовали совместно с английским флотом против французов, а тут такой конфуз. Об этом Хвостов написал в своем дневнике. В любую минуту корабль мог затонуть, но молодой моряк ведет свою летопись, выказывая твердость духа посреди страха и смятения.

Биографы обычно подчеркивают, что Николай был необычайно привязан к семье, любил мать, отца, братьев и сестер. Известен случай, когда Хвостов, защищая честь разоренного тяжбой отца, нашел случай и бросился к ногам императора, на коленях просил его войти в бедственное положение родителей. Император удивился, что видит в таком положении офицера, приказал ему встать. Справившись, что он просит не за себя, а за мать и отца, разоренных долгами, лишившихся своего родового имения, определил им затем годовую пенсию в тысячу рублей. Но чувство сыновнего долга не покидало Николая Хвостова. Уходя уже во второе путешествие на край света, он условился, что Американская компания будет из причитающихся ему четырех тысяч рублей половину ежегодно выдавать родителям, в Петербурге. Мать, узнав о таком договоре, хотела изорвать бумагу. Со слезами на глазах обратилась к сыну: «Как? Ты для нас жертвуешь собой?!» Но он, не дав ей закончить, ответил: «Выслушайте меня, матушка, дело уже сделано». И убедил отца и мать, что это его душевное утешение и радость, а не тягость. «Чрезмерная привязанность к родным и беспредельная любовь к славе были двумя главными свойствами его души», — свидетельствовал адмирал Шишков о своем племяннике.

Человек с таким неравнодушным характером не мог проводить свою жизнь в праздности, в пирушках и попойках, как это бывало с иными молодцами. Береговая служба, ох, как она тяготила его. В нем «возгорался некий новый пламень». И когда ему задали вопрос, что сделает он, если дело будет по-особому трудным, потребует «особливых трудов» и отважности, что тогда? Он ответил: «Чем опаснее, тем для меня будет приятнее». И вот этот особый случай представился. Российско-Американская компания позвала офицеров помочь в их деле. Им разрешили поступать туда, не прерывая службы. Это уж поистине была служба, а не службишка! Там нужны были люди, знающие морское ремесло, капитаны и штурманы, умеющие читать карту и вести судно по звездам, ответственные и преданные отечеству. И надо было уметь командовать экипажем, подчас очень разношерстным, своенравным, не признающим дисциплины. Участником и попечителем компании был камергер Николай Петрович Резанов. Наслышавшись об искусстве и отважности Хвостова, он-то и предложил ему ехать сухим путем до Охотска, а оттуда на корабле в Русскую Америку. И Хвостов тут же согласился, выпросив себе сроку на пять дней съездить в деревню и проститься с отцом и матерью, с сестричками и братишками. И моментально откликнулся на зов уже Хвостова мичман Давыдов.

Гаврила Иванович Давыдов тоже учился в Морском кадетском корпусе в Петербурге и выпущен оттуда в 1798 году, произведен в мичманы. Родился же он в 1784 году: родовое имение было в пятидесяти верстах от Москвы. В Морском корпусе приобрел немалые знания в математических и словесных науках, из пятидесяти или шестидесяти выпускников «найден по достоинству первым». Имена таких заносили на мраморную доску. Это был еще юноша, красивый лицом, высокий и стройно сложенный, немножко поэт, писал серьезные и шуточные стихи, пылкий и влюбчивый. «Нравом вспыльчив и горячее Хвостова, но уступал ему в твердости и мужестве», — писал тот же Шишков в 1809 году. Ну чем не будущие Онегин и Ленский! Словом, они сошлись: волна и камень… Как и Хвостов, Давыдов не устранялся от забав и гуляний. Вот они-то и совершили двукратное путешествие в Америку и обратно. Это первое, что восхитило Державина:

***

Преплыв сквозь мраз и жар,

Они, как воскрыленны,

Два орлия птенца,

Пущенные Зевесом,

Чтоб, облетев вселенну,

Узнать ея среду,

Три удивили света.

Там, на летучих Этнах

Иль в челнах морь средь недр,

Там в нарах, на оленях,

В степях на конях, псах.

То всадников, то пеших,

Зимой средь дебрь и тундр

Одних между злодеев,

Уж их погибших чтут.

Без пищи, без одежды

В темницах уморенных:

Но вдруг воскресших зрят,

Везде как бы бессмертных.

***

За несколько лет Хвостов и Давыдов совершили два путешествия: Державин в своих статьях ничего не придумал фантастического, он отразил их в документальной достоверности. В первое путешествие (1802–1804) доставили в Охотск из Русской Америки ценные грузы «мягкой рухляди», пушнины, на сумму до двух миллионов рублей, теми, царскими. Приход их судна «Св. Елизавета» на остров Кадьяк, в гавань Св. Павла, где тогда было главное управление русскими колониями, стал для наших промышленников-соотечественников спасительным событием. Надо было спасать их от голода. И спасали. Сам переход из Охотска под парусами «Меж гор лазурных, льдистых, носящихся в волнах, и в ночь, под влагой звездной» занял ровно два месяца. Кто в море не бывал, тот страху не видал. Натерпелись всего. И попадали в шторм, и заделывали течь, и чуть не погибли от пожара на судне. Зато каким желанным показался берег! Встретил моряков сам главный правитель Александр Андреевич Баранов, уже двенадцать лет находившийся в той стороне. Кстати, именно аляскинского, а не таврического Баранова Пушкин назвал честным гражданином, умным человеком — это по наблюдению С. Маркова, автора книг о землепроходцах. Баранов, досель нередко имевший дело с невежественными промышленниками и штурманами, часто заносчивыми и нетрезвыми, был восхищен благородным поведением новых офицеров. Ну, а они, в свою очередь, восхитились Барановым, его бескорыстием и мужеством (дневники Хвостова). Пробыли с ноября до лета на острове, а затем, взяв на борт пушнину, пустились в обратный путь, на Охотск, где и бросили якорь в конце августа 1803 года. А потом долгая дорога через Сибирь, на лошадях, а где и пешком, через Якутск, Иркутск до самого Питера… Вернулись в столицу в начале февраля 1804 года. В путешествии были один год и девять месяцев.

Второе путешествие продолжалось четыре года (1804–1807) и оказалось неимоверно трудным, наполненным неожиданными событиями и приключениями. Не раз были на грани гибели… «Судьба возвышению и счастию их везде поставила преграды» (Шишков). Как бы предчувствуя это, не сразу согласились на путешествие. Но решились. Теперь они уже стали акционерами компании, для того, чтобы могли принимать живейшее участие в ее делах, и жалованья им назначено вдвое больше прежнего: Хвостову — 4000, Давыдову — 3000 рублей. И посылали в распоряжение Баранова. Компания поручила им заботиться об улучшении тамошнего мореплавания, устроения укреплений, производства съемок и стараться «добрыми советами удерживать промышленных в повиновении у своих начальников». В августе 1804 года они прибыли в Охотск, а оттуда пошли на корабле «Мария» в Русскую Америку. С ними отправился и Н.П. Резанов, к тому времени огорченный неудачей посольства в Японии, где так и не удалось завести торговые отношения. Это была, как сейчас бы сказали, знаковая встреча: она многое определила в судьбе наших героев. Колесница счастья! «Не знаю, — говорил Хвостов в одном из частных писем, — счастливая или несчастная судьба нас соединила с Н.П. Резановым на самой отдаленной точке Российского Государства!» И с удивлением описывая его предприимчивость, неустрашимость, доброе ко всем обращение, будто предвидя поздние испытания, прибавляет: «Но как я не пророк, а Николай Петрович тоже человек, то за будущее время ручаться не могу» (Соколов). На этот раз, спасая промышленных от голода, совершили плавание в Калифорнию за продуктами. Идея эта осенила Резанова. Он закупил у американского шкипера Вольфа судно «Юнона» и на нем отправился в солнечную Калифорнию. Командовал кораблем Хвостов со своим помощником Давыдовым. 28 марта (9 апреля) 1806 года «Юнона» вошла в бухту Сан-Франциско. «Местные испанские власти, с недоверием встретившие непрошеных пришельцев с севера, — пишет американский писатель русского происхождения Виктор Петров в книге „Русские в истории Америки“, — очень быстро, однако, переменили свое мнение о них, потеплели, подружились, и все это в основном благодаря дипломатическим способностям, хорошим манерам и такту Резанова». Более того, тут появляются романтические страницы: дочь коменданта крепости юная Кончита де Аргуельо влюбилась в русского путешественника, а он в нее, и состоялась помолвка… 19 июня 1806 года «Юнона» вернулась в Новоархангельск. К этому времени цинга скосила 17 русских промышленных и несколько десятков алеутов. «Продукты, привезенные на „Юноне“, спасли колонию», — пишет В. Петров.

В этом же, 1806 году, русские путешественники, выполняя задание Н.П. Резанова, отправились в экспедицию на Курилы и Южный Сахалин. Именно выполнение предписаний Резанова принесло Хвостову и Давыдову много неприятностей: не выполнить предписаний камергера они не могли. Резанов набросал планы дальнейшего развития Американской компании «для пользы всего Отечества». Он заботился, чтобы «земледелие и хозяйственные отрасли процветали, ремесла и рукоделия облегчали нужды жителей». Совершив несколько плаваний с Хвостовым и Давыдовым, поверив в их «благородные чувствования истинной любви к Отечеству», Резанов поручил им провести экспедицию, которая, на его взгляд, должна была «проложить путь новой торговле, дать необходимые силы краю сему и отвратить недостатки». Призвав Хвостова и Давыдова на «великий подвиг», «великое дело», Резанов дал инструкции побывать на Курильских островах, открытых русскими еще раньше, а затем идти к острову Сахалин, пока действуют японские законы Токуганы, запрещающие японцам поселяться за пределами Японии. Названные земли к тому времени уже были открыты россиянами. В море вышли 27 июля 1806 года. Хвостов командовал «Юноной», Давыдов — тендером «Авось». «Авось» должен был посетить Курильские острова, а затем идти на Сахалин, в Аниву. Хвостов с «Юноной» вернулся в Охотск, чтобы оставить там Резанова, а потом следовать в Аниву и, соединясь с Давыдовым, общими силами исполнить предписание об осмотре острова.

«Юнона» уже была готова к отплытию из Охотска, но накануне отбытия Хвостов получил от Резанова дополнение к инструкции, в котором говорилось, что время встречи с «Авосем» в Аниве «уже пропущено» и потому надо следовать в Русскую Америку. Создавалось впечатление, что государственная экспедиция (а именно так понимал ее Хвостов) откладывается на другой год, потому, что «мачта худа, что время рыбной ловли уже пропущено и что нужно поспешать в Америку». Что делать? Куда идти? Может быть, другой на месте Хвостова, замечал Шишков, наблюдая покой свой и безопасность, не восхотел бы при таковых обстоятельствах подвергать жизнь свою трудам и неизвестному жребию, имея возможность при случае прикрыться отговорками, но не таков Хвостов. Экспедиция не отменена, а только отсрочена. «Следовательно, долг мой велит мне превзойти его (т. е. Резанова) чаяния». Тем более что в дополнениях было сказано: «Но ежели ветры, без потери времени, обяжут вас зайти в губу Аниву, то постарайтесь обласкать сахалинцев подарками и медалями и взгляните, в каком состоянии водворение в нем японцев находится». Хвостов, увидев, что дополнения не отменяют ранее данного ему предписания, а ветры явно благоприятствуют ему, снялся с якоря и 6 октября 1806 года направился на Сахалин. Время для плавания не лучшее — не зря Резанов беспокоился! Однако тендер «Авось» в пути повредился и вернулся в Петропавловск-Камчатский. Хвостов этого знать не мог, а бросать своего друга на произвол судьбы было не в его правилах. Он прибыл в Аниву тогда же, в октябре. «В 1806 г., в год подвигов Хвостова, на берегу Анивы было только одно японское селение, и постройки в нем все были из новых досок, так что было очевидно, что японцы поселились тут очень недавно… По всей вероятности, эти первые японские колонисты были беглые преступники или же побывавшие на чужой земле и за это изгнанные из отечества», — так писал А.П. Чехов в очерке «Сахалин». Не обошлось без стычек, что почти всегда бывало в те времена. На берегу Анивы Хвостов водрузил русский флаг, и 17 октября «Юнона» вышла в море. 8 ноября бросили якорь в Петропавловском порту. Здесь друзья снова встретились.

Весной 1807 года состоялась вторая экспедиция на Южные Курилы, теперь оба корабля, и «Юнона» и «Авось», шли вместе, но одно судно по одну, другое по другую сторону Курильских островов. Преодолевали беспрерывные туманы. Вышли в море из Охотска 4 мая 1807 года, а вернулись в Охотск 16 июля. Вышли к Южным Курилам, провели опись, побывали в бухте Анива. Научные описания языка, быта айнов до сих пор ценятся учеными — вот качество работы двух русских первооткрывателей! Вернувшись в Охотск, Хвостов и Давыдов ждали, что их предприимчивые шаги будут по достоинству оценены уже здесь. Но «колесница счастья» неожиданно дала сбой. Начальником охотского порта был капитан 2-го ранга некий Бухарин, человек завистливый и подловатый. Он заподозрил, что в судах припрятано золото и он может обогатиться, арестовав их капитанов. Возмечтал! Арестовал. Но ни золота, ни великих богатств на судах не оказалось. Тогда выдвигается версия о их своеволии: как будто они выполняли не инструкцию камергера Резанова! Бухарин «сажает без всякого от правительства повеления» Хвостова и Давыдова под крепкую стражу. Тут бы помог Резанов, давший им распоряжение, но он был далеко: уехал в Петербург. И откуда им было знать, что по пути Резанов простудился и был похоронен в Красноярске. Долго будет ждать, но так и не дождется русского дипломата, своего жениха дочь коменданта форта Сан-Франциско Кончита де Аргуельо. Слухам о его смерти она не верила — так передает легенда. И только через много лет, в 1847 году, Калифорнию посетил директор Гудзон-Бейской компании сэр Джордж Симсон, он-то и сообщил Кончите достоверные сведения о Резанове. Он сказал ей, что на пути в Америку побывал в Красноярске и посетил могилу Резанова. После этого Кончита ушла в монастырь, приняв постриг. Так пишет Виктор Петров в книге «Русские в истории Америки».

Романтический этот сюжет о любви войдет в русскую и американскую литературу. Но вернемся в Охотск, где в заточении, в отдельных камерах томятся Хвостов и Давыдов. Отобрали у них все, даже одежду и обувь. В продолжение целого месяца поступают с ними бесчеловечным и зверским образом. «Жесткость сия день ото дня умножается». Становилось ясным, пока из Петербурга дойдет «повеление об их освобождении», они погибнут «от духоты, нечистоты и с голоду». Но не таковы наши мореходы, чтобы опустить руки. Надо бежать! Это единственный путь к спасению. Но как вырваться из заточения? Как бежать без пищи, без денег? Ближайшее место — Якутск, которое отстоит на много верст. И тут приходят на помощь совсем незнакомые люди, которые прознали про эту историю, успели проникнуться симпатиями к морякам. Через стражника Хвостов передает Давыдову о возникшем решении: бежим, встретимся там-то. Побег удался. Оставив записки, они усыпили стражников опиумом (так тем лучше будет оправдаться), затем сошлись в условленном месте. И — в путь-дорожку дальнюю, на свой страх и риск. И здесь надежда на добрых людей. И они помогают: снабжают ружьями, сухарями. И как в песне поется: хлебом кормили, снабжали махоркой. Заметим, на пути жилье якутов, эвенов, русских… Об этой доброте незнакомых им простолюдинов с восхищением писал Шишков. Опасаясь преследования, моряки идут по дебрям, по «которым никогда нога человеческая не ходила». «По претерпении многих нужд и бедствий, истомленные гладом, изнемогшие, в разодранном рубище, едва живые приходят в Якутск».

Но сюда на перехват беглецов из Охотска уже прибыли посыльные Бухарина. Попались, голубчики! Хвостова и Давыдова задержали, осмотрели: нет ли с ними золота (вожделенная мечта Бухарина). Золота не оказалось — ах, как горько для бухаринцев! Пришлось всего лишь препроводить беглых в Иркутск. А там их уже ждало повеление министра Морских сил: нигде не задерживать морских офицеров. Бежав из Охотска 17 сентября 1807 года, они 11 октября были в Якутске, а прибыли в Петербург в начале 1808 года. А в целом путешествие заняло около четырех лет. Двукратная же одиссея русских морских офицеров — это почти шесть лет.

И с корабля — на бал: на театр военных действий — вот куда повлекла их «колесница счастья». После возвращения с Дальнего Востока моряки оказались между Сциллой и Харибдой, между двумя государственными ведомствами. Министром коммерции Н.П. Румянцевым Хвостов и Давыдов были оправданы в их действиях, которые произошли «более от того, что они находились в невозможности объяснить противоречия в данных им предписаниях». И, согласно такому представлению, государь император 9 апреля 1808 года «высочайше повелеть соизволил: дела этого им в вину не ставить». Но жалобы Хвостова и Давыдова на жестокое обращение с ними Бухарина были переданы на рассмотрение Адмиралтейств-коллегии. Ясно, что там были прежде всего сторонники Бухарина. Адмиралтейств-коллегия под председательством адмирала Фон-Дезина, выгораживая капитана 2-го ранга Бухарина, не придала «ни малейшей веры» жалобам лейтенанта и мичмана. И 13 ноября 1808 года внесла предложение «предать лейтенанта Хвостова и мичмана Давыдова военному суду». Так не однажды в отечественной истории фондезины и нессельроды поступали с русскими патриотами, так и на этот раз… Но все-таки им, считай, повезло. Они ушли от жестокой расправы.

Так и очутились Хвостов и Давыдов на фронте. Зная о необыкновенном мужестве и недюжинных способностях этих двух путешественников, их запросил на «театр военных действий» главнокомандующий Финляндской армией граф Буксгевден. На западе шла война со шведами. Русско-шведская война 1808–1809 годов была вызвана стремлением России в условиях начавшейся в 1807 году войны с Великобританией установить полный контроль над Финским и Ботническим заливами в целях обеспечения безопасности Петербурга. Тильзитский мир 1807 года поставил Швецию перед дилеммой: присоединиться, как и Россия, к континентальной блокаде и тем поставить под удар британского флота свою морскую торговлю и отказаться от английского рынка, либо сохранить традиционный союз с Великобританией и пойти на конфликт с Россией. Король Густав IV Адольф взял курс на разрыв с Россией. Война шла с переменным успехом, но в конце концов шведские войска отошли из Финляндии, финны прекратили боевые действия. Война завершилась Фридрихсгамским мирным договором 1809 года, по которому к России отошла Финляндия. Как и в каждой войне, в этой финляндской войне было немало страниц и трагических, и героических. Вот на какой «театр» занесла судьба Хвостова и Давыдова. И уже через несколько дней они были в самом жестоком пекле — в морских сражениях. Казалось, теперь они затеряются, наши почти первые «штрафники», исчезнут бесследно, канут в Лету. Или просто незаметно проведут свою военную кампанию. Но не тут-то было: и здесь наши мореходы верны себе, своему характеру, своей дружбе. Но как найти хоть слово об этом? И на этот раз нам повезло в поисках. Читаю примечания академика Я. Грота к стихотворениям Державина, изданным в 1866 году, том третий. Здесь публикуется стихотворение Державина «В память Давыдова и Хвостова», которое потом, после этого издания, не будет воспроизведено ни в одном собрании сочинений. И здесь с полной научной дотошностью указаны многие факты, в том числе и названа газета «Санкт-Петербургские ведомости» за 8 сентября 1809 года, в которой говорится о Хвостове и Давыдове. И вот в Ленинграде, в знаменитой БАН, библиотеке Академии наук, нахожу ту самую газету, и даже не саму газету, а «Прибавление к Санкт-Петербургским ведомостям», а в этих прибавлениях — реляция с фронта. Есть особая прелесть — прочитать сам документ, ведь это голос самой эпохи, дошедший к нам почти через два века. Итак, строки из «Прибавления» к «Санкт-Петербургским ведомостям». Но это уже новая страница из жизни наших героев-мореходов.

***

© Сергей Крившенко